Общеарабский национализм утратил популярность, в отличие от локального государственного национализма. Но сейчас на первый план в странах «арабской весны» вышел исламизм, что исторически вполне закономерно. И национализм теперь непременно будет окрашен в исламские цвета.

«Великий гигант» так и не родился

Арабский национализм – феномен уникальный. Прежде всего, зададимся вопросом: существует ли арабская нация? Любой араб даст утвердительный ответ, но в то же время не забудет упомянуть, что он – египтянин или сириец или йеменец и т. д. Таким образом, национальная идентичность арабов имеет как бы два уровня. Первый уровень – общеарабский: человек ощущает себя членом арабской нации. Теоретики арабского национализма обычно выделяют следующие признаки арабской нации: язык, культура, общие ценности, гордость от осознания своей принадлежности к арабскому миру. Важно отметить, что религия не указывается в числе этих признаков. Это может показаться парадоксальным, ведь подавляющее большинство арабов – мусульмане. На самом деле это логично, ведь упоминание ислама в качестве критерия принадлежности к арабской нации сразу отсекало бы от нее христиан, роль которых особенно велика в Египте (копты), Сирии и Ливане. Более того, сама идеология арабского национализма была создана арабами-христианами во времена Османской империи сто с лишним лет назад, когда возникла идея освобождения арабского мира от турецкого господства. Арабские христиане, в свою очередь, заимствовали саму идею нации, ранее на Востоке неизвестную, у европейцев.

Это, повторюсь, – первый уровень. Единая арабская нация выглядит своего рода общим знаменателем, общей крышей или «супернацией». Перед лицом внешнего мира «мы все – арабы», одна семья. Но на практике более важным оказывается уровень пониже – принадлежность к иракской, сирийской, алжирской и пр. нации. Для арабов здесь нет противоречия: есть общая арабская нация, но также египетская или марокканская и т. д., тем более что для обозначения понятия «нация» в арабском языке используется слово «умма», буквально – «общность». Почему же нельзя принадлежать сразу к двум общностям, из которых одна большая, другая – малая, внутри большой? Получается что-то вроде матрешки.

События, связанные с образованием и скорым фиаско объединенного государства, продемонстрировали приоритет государственного национализма по отношению к национализму общеарабскому.

Движение за объединение арабского мира развернулось с огромной силой в середине ХХ в. и было связано, во-первых, с именем лидера египетской революции Гамаля Абдель Насера, во-вторых, с названием партии Баас, которая провозгласила лозунг «Единая арабская нация с вечной миссией» (сейчас сирийское крыло этой партии, считавшей себя общеарабской, ведет борьбу за свое существование в Сирии, где баасисты находятся у власти почти полвека).

Практические усилия по объединению арабского мира предпринял только Насер, автор концепции «аль – умляк аль – джадид» («новый гигант»), т. е. идеи образования новой мировой державы. В 1958 г. Насер объединил Египет с Сирией, создав новое государство под названием «Объединенная Арабская Республика». Охваченные эйфорией молодые арабские националисты повсеместно верили, что начался лавинообразный процесс объединения стран «от Океана до Залива», т.е. от Марокко на Атлантическом побережье до стран Персидского Залива (арабы, кстати, этого названия не признают, для них это – Арабский Залив).

ОАР просуществовала всего три года. Сирийские офицеры-националисты совершили переворот и вернули Сирии самостоятельность. Возникает вопрос, какие же это были националисты, если они подорвали саму идею объединения арабской нации? А вот здесь и проявилось различие между общеарабским национализмом, на поверку оказавшимся, скорее, декларативным, и несравненно более жизнеспособным национализмом локальным, или государственным. За три года сирийцы успели проникнуться глубокой неприязнью к тому, что они называли «фараонским правлением» высокомерных египтян. Сказались коренные различия в менталитете, традициях, культуре. Немалую роль, разумеется, сыграл и более прозаический фактор: присоединение одного государства к другому означает упразднение множества должностей, начиная от первых лиц, включая министров, губернаторов и пр.

События, связанные с образованием и скорым фиаско объединенного государства, продемонстрировали приоритет государственного национализма по отношению к национализму общеарабскому. После этого лишь полковник М. Каддафи пытался возродить идею объединения, предлагая то Египту, то Тунису, то Алжиру, то Чаду создать совместное с Ливией государство. Никто уже это не воспринимал всерьез. Идея «нового гиганта», объединяющего весь арабский мир, умерла вместе с Насером.

«Ислам – вот решение»

«Арабская весна» началась как протест образованной городской молодежи против засидевшихся у власти автократов, и ее девизом могли бы быть слова «Надоело! Не верим! Не боимся!». Никакой идеологии, никаких классовых, националистических или религиозных лозунгов. «Свобода народу! Мы все едины!» Но, как всегда бывает, революцию начинают одни люди, а перехватывают (или губят) другие. Интеллигенция была застрельщиком, но движущей силой стали широкие массы, которым нужны не свобода и тем более не демократия, о которой они ничего не знают, а справедливость, уважение их достоинства и хлеб. Именно это им и обещали новые лидеры – исламисты, за ними и пошел народ.

Демократические идеи скомпрометированы как провальным опытом создания карикатурных копий западных политических систем в первые годы после достижения независимости, так и ассоциацией с Западом, вчерашним угнетателем и сегодняшним интервентом.

В течение десятилетий исламские фундаменталисты, т.е. сторонники возвращения к истокам, выдвигали одну идею: все беды мусульманского мира из-за того, что нечестивые правители отошли от подлинного, чистого ислама, данного им пророком Мухаммедом по повелению Аллаха. Эти правители погрязли в коррупции, от них исходят произвол и тирания, они либо продают страну безбожному и растленному Западу, либо пытались копировать противные духу ислама социалистические порядки. И то и другое пагубно. «Ислам – вот решение» – это девиз «Братьев мусульман», старейшей (ей больше 90 лет) и самой известной из фундаменталистских организаций. «Коран – наша конституция, Аллах – наш вождь!» Ядро их идеологии – категорическое отрицание принципов светского государства. На практике исламисты (представители радикального «политического ислама») и в Египте, и в других арабских странах завоевали широкую популярность благодаря тому, что всегда помогали бедным, открывали свои больницы, школы, создавали своего рода «кассы взаимопомощи». В них люди видели защитников своих интересов, в отличие от бездушных и коррумпированных правительственных чиновников. И нет ничего удивительного в том, что на первых же свободных выборах и в Египте, и в Тунисе, и в Марокко, и в Кувейте (а еще раньше, в 2006 г., и на территории Палестинской автономии) исламисты одержали победу. Ведь альтернативной идеологии, способной привлечь пробудившиеся массы, просто нет. Демократические идеи скомпрометированы как провальным опытом создания карикатурных копий западных политических систем в первые годы после достижения независимости, так и ассоциацией с Западом, вчерашним угнетателем и сегодняшним интервентом (Ирак, Афганистан, Ливия). Идея социализма дискредитирована бесславным опытом существования левых режимов, поддерживавшихся Москвой и оказавшихся не способными решить насущные проблемы общества, покончить с нищетой, коррупцией и произволом. Идеология арабизма (насеризма, баасизма) утратила популярность после краха попыток объединения и поражения националистических

Четырнадцать столетий жители арабских стран жили в «мусульманской атмосфере», в условиях полного доминирования исламских порядков. Коран определял и нравственные устои общества, и правовые отношения. «Исламский дух», вековые мусульманские традиции – это и есть, видимо, нечто наиболее органичное, наиболее адекватное даже для современных арабов, живущих в условиях модернизации.

Вполне естественно, что люди встают под знамя ислама, ведь это не только религия, но ядро и основа целой цивилизации.

Сейчас все задаются одним вопросом: укоренится ли «мягкий», умеренный исламизм (образец – Турция), или же к власти прорвутся оголтелые мракобесы, близкие по духу к Талибану? А это во многом зависит от того, смогут ли исламисты, не имеющие никакого государственного опыта, справиться с экономическими проблемами, улучшить жизнь населения, серьезно уменьшить безработицу и т. д. Ведь «арабская весна» пробудила надежды, породила эйфорию, люди по своей наивности думали, что устранение тирана быстро приведет к счастью. Поскольку этого не будет, исламистам предстоит тяжелое испытание. Разочарование людей приведет к обвальному крушению их претензий на эффективное управление государством.

Хотя «панарабизм» ушел в прошлое, остается такая могучая сила, как арабская солидарность, в свою очередь, являющаяся в обстановке серьезных международных конфликтов частью исламской солидарности.

Экстремистский исламизм явно не сможет обеспечить нормальное развитие общества, осуществить модернизацию, привлечь иностранные инвестиции и т. д. И в этом смысле несравненно больше шансов у исламизма умеренного. Он должен будет вобрать в себя, инкорпорировать и арабский национализм в его локальном, государственном варианте; это будет нелегко, ведь в принципе исламизм враждебен национализму, он признает только одну нацию – мусульманскую. Видимо, придется достичь некоего симбиоза с тем, чтобы наряду с очень набожными массами в изменяющемся обществе получили свою долю и быстро растущие новые средние слои. Если исламисты останутся лишь представителями самых обездоленных, нищих слоев, игнорируя интересы образованного и динамичного среднего класса, ничего не получится.

Идеологией среднего класса является не столько исламизм, сколько национализм, как уже отмечалось, не общеарабский, «объединительный», а локальный. Но хотя «панарабизм» ушел в прошлое, остается такая могучая сила, как арабская солидарность, в свою очередь, являющаяся в обстановке серьезных международных конфликтов частью исламской солидарности. Есть даже такой, на первый взгляд, странный термин, как «мусульманский национализм». А почему бы и нет? Раз считается, что есть мусульманская нация, то должно быть и ее идейное выражение.

В любом случае, похоже, что национализм не исчез (это вообще невозможно), но существенно видоизменился, приобретя исламскую окраску.

Итак, в обозримом будущем преобладающей идеологией в странах, переживших «арабскую весну», будет, скорее всего, сочетание исламизма в достаточно умеренном виде с локальным, государственным национализмом.

Георгий Мирский

http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=260#top