О том, к чему может привести недостаточно тщательное или предвзятое расследование таких инцидентов, как химическая атака под Идлибом 4 апреля, в интервью «Росбалту» рассказал инспектор ООН по химическому оружию в Ираке Антон Уткин.

— Тема применения химоружия на Ближнем Востоке за последнее время стала одной из наиболее острых. Можно ли вообще оценить, насколько велики запасы отравляющих веществ в регионе?

— На сегодняшний день подавляющее большинство стран Ближнего Востока присоединились к Конвенции по запрещению химического оружия. Это означает, что они задекларировали свои запасы химоружия, взяли на себя обязательства по его уничтожению, и требования эти выполнены или выполняются.

Два ближневосточных государства — Израиль и Египет — Конвенцию не подписали. При этом, по оценкам экспертов, Израиль обладает химическим оружием и серьезным потенциалом для его производства: в 1990 году министр обороны этой страны открыто заявлял, что Израиль применит химоружие в случае нападения. Египет, по имеющимся сведениям, использовал химоружие в северном Йемене, и хотя вряд ли его возможные запасы значительны, Египет безусловно имеет ресурсы для его производства. Кроме того, есть известные остатки химоружия. Например, бункер 13 на заводе Аль Мутанна на северо-западе от Багдада, где находилось от 2 до 3 тысяч снарядов реактивной артиллерии в снаряжении зарином. Поскольку в бункере были неразорвавшиеся авиационные бомбы, инспекторы ООН забетонировали его вместе со всеми находившимися там боеприпасами. В июле 2014-го территория завода, где расположен бункер, была захвачена «Исламским государством». В ноябре 2015-го Ирак возобновил контроль над этой территорией, однако некоторые эксперты полагают, что химоружие из бункера 13 могло оказаться в руках террористов из ИГ.

Страной, не присоединившейся к Конвенции, была также Сирия — до августа 2013 года, когда в пригороде Дамаска произошла химическая атака. Собственно, именно этот инцидент побудил Барака Обаму заявить о возможности применить военную силу в Сирии. После того как в процесс вмешалась Россия, Башара Асада удалось убедить присоединиться к глобальному режиму химического разоружения. В результате Сирия задекларировала свои запасы химоружия. Но поскольку Сирийская свободная армия отказалась поддержать 9-месячное прекращение огня, необходимое для уничтожения этих запасов на месте, было принято решение о вывозе отравляющих веществ с территории Сирии. В результате международных усилий с участием США, Дании, Норвегии, Великобритании, Италии и других государств в сентябре 2014 года официально завершилось уничтожение сирийского химического оружия. Кроме того, на территории самой Сирии было уничтожено 24 из 27 объектов по его производству. Оставшиеся три находятся на территории, которую сирийское правительство не контролирует, и неизвестно, что на них происходит.

— По заключению ОЗХО все задекларированное оружие в Сирии было уничтожено. Но вот все ли оно было предъявлено?

 — Вопрос, конечно, закономерен. Некоторые западные страны утверждают, что задекларировано было далеко не все. Аргументы приводятся следующие. В одном из исследовательских центров Сирии анализы показали следы прекурсоров для химоружия, а в 2014 году Сирия дополнительно сообщила о том, что до присоединения к Конвенции в стране проводились эксперименты с рицином, все запасы которого были ранее уничтожены. Здесь нет ничего удивительного, если учесть, в какой спешке Сирия декларировала свое химоружие. Кроме того, Сирия — не первая страна, которая делает дополнения к своей первичной декларации.

При этом надо иметь в виду, что сегодня степень открытости Сирии в части химоружия является беспрецедентной — ведь резолюция Совета безопасности 2118 обязывает государство предоставлять инспекторам ОЗХО и ООН доступ к «любым и всем объектам», если «у ОЗХО имеются основания полагать, что эти объекты имеют отношение к мандату ОЗХО». Сирия это требование выполняет, и ничего компрометирующего до сих пор не найдено. Поэтому сообщение ОЗХО о полном уничтожении всего объявленного сирийского химоружия должно трактоваться как отсутствие у Сирии химоружия как такового.

— А как же недавнее заявление беглого сирийского генерала Захер ас-Саката, обвинившего президента Сирии в сокрытии сотен тонн химического оружия?

 — С момента уничтожения сирийского химоружия прошло почти три года. Почему он не озвучивал свои претензии на протяжении двух лет после того, как сбежал, а объявился только после атаки под Идлибом? Вразумительного ответа нет, так что его заявление вызывает серьезные сомнения.

— 2 мая в СМИ со ссылкой на доклад Human Rights Watch появилась информация, согласно которой под Идлибом могли быть использованы бомбы с зарином советского производства — это подтверждает зеленая маркировка, наносившаяся на подобные боеприпасы. То есть авторы доклада опровергают заявления Москвы и Дамаска о том, что причиной гибели 92 человек от отравления зарином 4 апреля могло стать попадание бомбы в склад с токсичными веществами. Насколько серьезны эти аргументы?

— Во-первых, Россия никогда не экспортировала свое химоружие и не способствовала его распространению. Во-вторых, следует обратить внимание на технические аспекты данного инцидента. Авиабомба при взрыве раскрывается изнутри «звездочкой», здесь же остатки корпуса подверглись сжимающему усилию снаружи. От бомбы должно было остаться гораздо больше — например, хвостовая часть. Деталь, которую пытаются выдать за наливную горловину с пробкой, явно несколько лет ржавела, в отличие от достаточно хорошо сохранившейся краски на корпусе импровизированного боеприпаса. Если же, как сказал представитель Белого дома на брифинге, взрыва не было, то бомба должна была лопнуть, но остаться почти целой. Есть еще много технических моментов, которые свидетельствуют о постановочном характере данного инцидента.

— То есть однозначные выводы относительно химатаки под Идлибом делать пока рано?

— Необходимо провести полноценное расследование, и только потом делать заключения. Россию сейчас упрекают в том, что она пытается все запутать: то утверждает, что был разбомблен склад «Исламского государства» с отравляющими веществами, то говорит, что это была провокация. Складывается ощущение, что Запад гораздо охотнее понял бы Россию, если бы она придерживалась какой-то одной версии. Однако это был бы абсолютно необъективный подход. Если произошло уголовное преступление, следователь выдвигает все возможные версии — и по мере расследования исключает их, пока не останется одна, изобличающая преступника. Самое правильное — сначала разобраться в деталях, а потом назначать виновных.

— На ваш взгляд, какие все-таки основные версии трагедии под Идлибом?

— Версий может быть довольно много, учитывая, что достаточно большое количество участников могло быть заинтересовано в подобной эскалации напряженности. Например, Свободная сирийская армия могла пойти на такой шаг, поскольку опасалась, что США могли согласиться с оставлением Асада на посту президента. Для Израиля, который главной целью видит выдавливание Ирана с сирийской территории, это могло быть способом заставить США усилить антииранское давление. Тем более есть информация, что во время инцидента 4 апреля в районе Хан-Шейхуна находился беспилотник, вылетевший с авиабазы в Иордании, на которой расположены совместные силы Саудовской Аравии и Израиля.

Однако прежде чем рассматривать детально каждую из этих версий, необходимо разобраться с самим инцидентом. Если предположить, что это была инсценировка, то складывается впечатление, что инициаторы этой манипуляции добиваются успеха. Ведущие мировые СМИ транслируют лишь одну версию. Главная цель — выяснить, что же на самом деле произошло в Идлибе, — забыта, а тем временем США наносят авиаудары, разрушаются механизмы взаимодействия, усиливается конфронтация, взрастают риски и угрозы. Поэтому очень важно, чтобы механизмы расследования были действенными и носили технический характер. В противном случае привлекательность подобных манипуляций будет только взрастать и провоцировать новые схожие инциденты.

— В конце апреля ОЗХО отвергла предложения России по расследованию этой химатаки. Чем не понравился российский проект?

— Дело в том, что у России было несколько ключевых претензий к работе Миссии по установлению фактов применения химического оружия в Сирии (МУФС). Во-первых, изначально планировалось, что она будет работать как единый механизм, однако в какой-то момент ее разделили на две группы. Одна из них сотрудничает с сирийским государством, другая — с оппозицией. Москва утверждает, что состав второй группы непонятен, и вообще неясно, как она работает. Ее члены никогда не выезжали на места химатак и всегда использовали только те материалы, которые предоставлялись представителями сирийских оппозиционных сил. А ведь одним из принципов оценки объективности результатов работы инспекции является степень сотрудничества проверяемой стороны. Если оппозиция не предоставляет доступа к местам химатак, то и степень доверия к ее утверждениям и предъявляемым доказательствам носит по крайней мере спорный характер.

Второй проблемный момент состоит в том, что обеими группами руководят британские специалисты — Стивен Уоллес и Леонард Филипс. С точки зрения России это не соответствует географическому принципу распределения должностей. Дело не в том, насколько можно или нельзя доверять конкретно Уоллесу и Филипсу — эти люди не заслуживают каких-то принципиальных упреков и работают хорошо. Но так сложилось, что в ОЗХО есть дисбаланс в сторону именно британских специалистов. Кстати, максимальный срок обоих руководителей групп уже истек, и они работают по дополнительному контракту, что бывает крайне редко. Нужны перемены, и грамотных специалистов немало.

Одним из основных упреков России в адрес МУФС было то, что миссия проявляет бездействие. В частности, она до сих пор не выехала на места применения и хранения оружия. Что ей мешает — непонятно. Если на базе, которую разбомбили американцы, хранилось химоружие, то неизбежно должны были остаться его следы. Но это никто не проверял. Кроме того, почти 6 месяцев образцы, представленные российской стороной непосредственно с места применения химоружия в населенном пункте Мааррет-Умм-Хауш, находились в распоряжении ОЗХО без каких-либо результатов. И только сейчас, после настойчивых заявлений министра Лаврова, организация подтвердила факт химической атаки. Причем придется приложить немалые усилия, чтобы найти эту информацию на сайте ОЗХО. А образцы, представленные Белыми касками — организацией, которую не раз уличали в создании фейковых видео- и фотоматериалов, — были немедленно проанализированы, и результаты расследования громогласно объявлены. Означает ли это, что к России, одному из ведущих разработчиков и участников Конвенции, доверия меньше, чем к Белым каскам?

Поэтому суть предложения заключалась в том, чтобы создать новую группу из грамотных специалистов, в которой будет соблюдено географическое представительство. Однако проект не был одобрен.

Правда, здесь есть нюансы. Те, кто голосовал против российского проекта (например, Германия), заявляли, что их решение объясняется отсутствием явных претензий к работе старых групп. «За» проголосовали шесть государств, в том числе Россия, Иран, Китай и ЮАР. Из сорока государств Исполнительного совета ОЗХО тринадцать, включая Индию, Пакистан, Аргентину, воздержались. То есть если мы возьмем тех, кто воздержался и кто поддержал резолюцию, получается практически половина Исполнительного совета. В такой ситуации вряд ли можно говорить о единстве при отклонении российского предложения.

— Но между «поддержали» и «воздержались» все-таки довольно большая разница…

— Согласен. Возможно, российской стороне нужно было действовать тоньше. Можно было уйти от политических дискуссий в Исполнительном совете ОЗХО, а вместо этого сделать заявку на инспекцию по запросу на аэродром в Шайрате. Ведь необходимо было в первую очередь проинспектировать аэродром, так как в Хан-Шейхун инспекторы попасть все равно бы по соображениям безопасности не смогли. А инспекция по запросу — это чисто техническая процедура, и отменить ее можно только в течение двенадцати часов двумя третями голосов Исполнительного совета и лишь в случае недобросовестного запроса. Но против чего голосовали бы тогда члены Исполнительного совета? Против наличия у США достаточных доказательств для нанесении авиаудара?

Да, ОЗХО считает инспекцию по запросу крайней мерой, и за время существования организации ни одной такой инспекции не было. Но разве применение химоружия — не крайний случай? Если бы инспекция была проведена немедленно, дальше по ее результатам можно было бы решать и другие проблемы в Исполнительном совете. В любом случае это позволило бы ОЗХО сохранить независимость в решении подмандатных вопросов и уберечься от манипуляций.

— Как такое политическое «перетягивание каната» отразится на расследовании атаки под Идлибом?

— Есть миф, что ОЗХО проведет расследование и узнает, кто виновен. Ничего подобного. Задача организации — всего лишь выявить факт применения химического оружия. А решать, кто виноват, должен совсем другой орган — Совместный механизм ОЗХО и ООН по расследованию случаев применения химического оружия в Сирии.

Интересно, что из более чем двухсот случаев применения химического оружия за последние четыре года этот механизм проанализировал только девять, и всего по четырем были назначены виновные. По трем инцидентам ответственной была названа сирийская армия, еще по одному — «Исламское государство». При этом только в случае, где виновным было объявлено ИГ, имелась возможность посетить место преступления, взять образцы почвы, тканей и т. д. Там, где обвинения были предъявлены сирийской армии, никакого расследования на местах применения химоружия не проводилось. Все выводы были основаны только на информации, полученной от оппозиционных сил. Поэтому Россия с ними и не согласилась. Например, одним из аргументов является то, что у оппозиции нет вертолетов, и поэтому все случаи применения химоружия с вертолетов якобы явно указывают на сирийскую армию. Однако где гарантия того, что видео с вертолетом снималось именно в месте применения химоружия, если инспекторы там даже не побывали?

По апрельскому случаю представители МУФС в Турции опросили свидетелей, которые были им представлены Белыми касками. Уверен, что показания этих свидетелей будут так же непоследовательны, как и фото- и видеоматериалы. Однако как на эту информацию прореагирует Совместный механизм по расследованию, пока вопрос.

— По вашим оценкам, какие запасы химического оружия есть у других участников ближневосточного конфликта?

— В первую очередь, здесь речь должна вестись об «Исламском государстве». В свое время его лидер аль-Багдади убрал практически всех иностранцев из руководства организации и привлек военных специалистов из партии БААС, которым после люстрации было запрещено занимать какие-либо должности в правительстве, армии и государственных учреждениях Ирака. Среди них было очень много экспертов по химическому оружию. К концу 1980-х годов, когда химическая программа Саддама Хусейна была в самом расцвете, в стране насчитывалось не менее ста военных руководителей и более двух тысяч технических специалистов в этой области. Потеряв возможность работать в структурах нового Ирака, многие из них подались в ИГ. Именно они в итоге обеспечивают нынешние успехи этой террористической группировки. Например, в январе 2015 года в СМИ сообщили, что был уничтожен Абу Малик — один из главных экспертов Саддама Хусейна по химическому оружию, который возглавлял технические работы на объекте по его производству в иракском Мутане.

— То есть доступ к экспертным знаниям и квалифицированным специалистам у ИГ более чем достаточный?

— Совершенно верно.

Есть и еще один момент. Помимо доступа к экспертным знаниям, для создания химоружия нужны оборудование и материалы. Если создавать химическое оружие, которое будет очень долго храниться, понадобится качественное и дорогостоящее оборудование. Но если такой задачи нет, и оружие планируется применять в самый ближайший срок, то требования к качеству оборудования резко снижаются. Это мы знаем из опыта иракской программы.

Что касается доступа к материалам, то речь идет об основных компонентах химической промышленности: фосфорных соединениях и фторе для создания нервнопаралитических газов, сере и этилене — для иприта. И в Ираке, и в Сирии ИГ контролировало или контролирует целый ряд территорий, где есть производственные мощности, изготавливающие компоненты, которые могут быть преобразованы в исходные вещества для производства химического оружия. Для этого, правда, могут понадобиться дополнительные химикаты. Однако из сообщений СМИ известно, что такую поддержку ИГ получало из-за рубежа, в том числе из Турции и от Саудовской Аравии. Кроме того, располагая хорошими финансовыми возможностями, купить на черном рынке необходимые вещества не представляет большой сложности.

— На ваш взгляд, вероятность дальнейшего применения химоружия со стороны ИГ в будущем велика?

— Если посмотреть программные документы ИГ, то возможность использования оружия массового поражения в них прямо обозначается как один из компонентов идеологии. И когда в применении химического оружия почти всегда обвиняют исключительно сирийскую армию, это идет на руку ИГ и другим террористическим группировкам. То есть ничто не мешает им и дальше прибегать к провокациям при использовании химоружия. Пока лидеры международного сообщества спорят между собой, ИГ будет спокойно решать свои вопросы. Когда Россия — по одну сторону, США и другие западные страны — по другую, а ИГ — по третью, обязательно найдется сила, которая, даже не помогая напрямую ИГ, будет способствовать его деятельности. Поэтому нужно объединять силы и создавать четкие правила игры, при которых будет понятно, кто за кого.

Татьяна Хрулева

12.05.2017

Источник: http://www.rosbalt.ru/world/2017/05/12/1614570.html