На вопросы корреспондента о развитии ситуации на Северном Кавказе отвечает Артур Атаев, кандидат политических наук, старший научный сотрудник Российского института стратегических исследований (РИСИ).

- На Западе все чаще можно услышать критику российской политики на Кавказе, утверждения о ее несостоятельности. Некоторые эксперты ставят под сомнение эффективность антитеррористических действий Москвы. Насколько их сомнения оправданны?

- В вашем вопросе я увидел два самостоятельных магистральных направления. Первое касается политики России на Кавказе, точнее, в Закавказье, а второе – борьбы с незаконными вооруженными формированиями и диверсионно-террористическими группами в российской части Кавказа – республиках СКФО.

Начнем с того, что политика России на Кавказе не может быть «несостоятельной» по определению. Для таких кавказских государств как Грузия, Азербайджан, Армения, Южная Осетия, Абхазия наша держава является ключевым геополитическим государством. Так было в XIX-XX веках, так будет и в XXI веке. И ни один аналитический центр не может обоснованно прогнозировать т.н. “уход России с Кавказа”. Частные же мнения о несостоятельности российской политики на Кавказе не учитывают реального положения вещей.

- Что вы имеете в виду? Можно привести конкретные факты?

- С Арменией и Азербайджаном у России долгосрочное сотрудничество в рамках Содружества Независимых Государств и намечающегося нового “евразийского вектора развития”. С политическим руководством этих государств продолжается работа по разрешению Нагорно-Карабахского конфликта. В настоящее время переговорный процесс по этой проблеме можно представить без любой страны мира, кроме Российской Федерации. Геополитическая и политическая география, а также историческая миссия России в регионе не допускают ее выключения из политической, культурной, экономической повестки дня.

Даже грузино-российские отношения – это своеобразный политический клондайк для нынешних и будущих политических элит. Золотая политическая лихорадка на Кавказе начнется с построения новых российско-грузинских отношений.

А вот политика заокеанских, европейских и даже турецких властей на Кавказе не отличается последовательностью. Разочарование грузинских, армянских и азербайджанских властей в американской “монополярной руке” уже не за горами.

Теперь по второй части вопроса. По актуальной теме «выхода конфликта на Северном Кавказе за рамки контртеррористической операции» западные эксперты высказываются все чаще и чаще.

Но искусственная актуализация заокеанского и западноевропейского политического дискурса по проблемам Кавказа выявляет ряд тенденций. В частности, несмотря на регулярные экспертные опросы, работу с институтами гражданского общества в регионе, западные аналитики не имеют реального представления об объекте исследования – деструктивных процессах на Северном Кавказе.

Незнание сути порождает ряд проблем: ситуация в республиках Северного Кавказа трактуется в терминах конца 90-х – начала 2000-х. Уже давно нет «войны на Кавказе» – она закончилась в второй половине XIX века; завершена операция по наведению конституционного порядка в середине 90-х; окончена активная фаза проведения контеррористической операции… Но, несмотря на это, западные эксперты, аналитики и политики продолжают употреблять эти неактуальные термины, характеризуя современное состояние Северного Кавказа.

Так и хочется заявить руководителю вашингтонского Джеймстаунского фонда Глену Ховарду: «Господин Ховард! Да, вы совершенно правы. У России нет стратегии ведения войны с партизанским сопротивлением (на Кавказе – ред.). Потому что его нет. Его физически нет, этого самого партизанского сопротивления. Как можно называть партизанским сопротивлением людей, которые занимаются, как правило, личным обогащением? Ведь сегодня организация диверсионно-террористической группы или даже незаконного вооруженного сопротивления – это, прежде всего, бизнес. Терроризм на Северном Кавказе – это коммерческий проект. Терроризм – это рутинная, каждодневная оплачиваемая работа».

Сегодня на Кавказе есть звенья в бандподполье, которые рекрутируют молодых людей; далее работают специальные акторы, которые готовят смертников; потом вступают в дело более подготовленные боевики, которые совершают террористические акты и диверсии… Но это все замешано на деньгах, это бизнес.

Так происходит в Кабардино-Балкарии, Ингушетии и Дагестане. Деньги на джихад местные бандиты – члены незаконных вооруженных формирований и диверсионно-террористических групп – собирают с предпринимателей и даже чиновников. Это еще возможно в условиях архаичных родовых отношений.

Так называемый «джихад на Северном Кавказе» – это метод сколачивания политического, экономического и социального капитала. Да, в этот деструктивный процесс вовлечено немало молодых людей, потому что социальная база терроризма и радикализма на Северном Кавказе пока еще есть.

Но достаточно побывать в Нальчике, Назрани, Грозном, горных районах Чечни (говорю о местах, где сам бывал совсем недавно) и пообщаться в неформальной обстановке с местными жителями, чтобы понять, что только Россия остается самым значимым в мире кавказским государством.

Совсем недавно – 10 октября – в Нальчике (Кабардино-Балкария) проходил научно-практический семинар «Московская богословская декларация как инструмент преодоления крайних позиций в среде мусульманской молодежи». Мне запомнились слова председателя Международной исламской миссии, члена Общественной палаты России Шафига Пшихачева. На вопрос о количестве участников бандподполья в Кабардино-Балкарии он ответил, что «…несколько десятков бандитов взяли в заложники всю республику».

Проблема состоит еще в том, что западные СМИ, аналитики и эксперты обращают внимание только на проблемы Северного Кавказа, не видя позитивной динамики в социально-политической и экономической сфере.

- Какие регионы наиболее опасны в плане терроризма, и с чем это связано?

- На части территории Северо-Кавказского федерального округа РФ до середины 2000-х годов действовали довольно крупные незаконные вооруженные формирования и диверсионно-террористические группы. Очагом напряжения была Чеченская Республика, на территории которой во времена “свободной Ичкерии” существовали легальные воинские формирования, открыто противостоящие российской государственности.

Из Чеченской Республики боевики были вытеснены в Дагестан и Ингушетию. Там, в этих двух приграничных с Чечней территориях, они “срослись” с местными бандитами. В Кабардино-Балкарии существуют свое религиозно-террористическое бандподполье. Там нет ни чеченского, ни ингушского, ни дагестанского религиозно-террористического сегмента. Уничтожение идеологических лидеров кабардинского и балкарского бандподполья, выступавших «религиозными связными», не дало инкорпироваться боевикам западного Кавказа в единое северокавказское бандподполье.

Несмотря на успешную антитеррористическую борьбу наших силовиков на Северном Кавказе, ряды незаконных вооруженных формирований и диверсионно-террористических групп пополняются новыми членами – как правило, молодыми людьми. Возникает вопрос: почему? Да потому что борьба с терроризмом – это не борьба с террористами. Борьба с терроризмом – это, прежде всего, превентивная профилактическая работа, направленная на недопущение притока новой живой силы в ряды незаконных вооруженных формирований и диверсионно-террористических групп.

Я уверен, что Российская Федерация в настоящее время является одним из самых эффективных государств, борющихся с террористами. И количество и качество антитеррористических операцией это подтверждают. Мы действительно научились “мочить террористов”, но этого уже недостаточно. Теперь главная задача дня - совершенствовать свою превентивную профилактическую работу. А для этого нам надо задействовать институты гражданского общества. Именно союз власти и институтов гражданского общества может упреждающе влиять на приток молодых людей в состав незаконных вооруженных формирований и диверсионно-террористических групп.

Это необходимо делать сегодня. Именно сегодня! И не нужно ждать специальных программ и концепций. Надо участковым, активистам-общественникам и авторитетным старшинам идти в села и аулы и рассказывать молодежи о вреде идеологии радикального исламизма. И изобретать ничего не надо. Ведь это делали и делают сегодня в Чечне. Там, правда, действует несколько специальных программ.

Иначе нам не избежать распространения идеологии терроризма и радикального исламизма на другие территории – в регионы Поволжья. А предпосылки к этому есть. Создание исламистского джамаата в Татарстане, Саратовской области и Астрахани – реальный проект северокавказского бандподполья.

Еще одним регионом, входящим в зону внимания северокавказского террористического подполья является Северная Осетия. Пока у исламистов есть там два объективных препятствия: большинство осетин христиане, к тому же население республики слишком пострадало от терроризма, и поэтому участие в незаконном вооруженном формировании или диверсионно-террористической группе предается общественной анафеме. Например, от неофита-мусульманина, убившего по религиозным соображениям народного поэта Шамиля Джикаева, отказался отец, и даже хоронили его тайно.

- Что, на ваш взгляд, оказывает наибольшее влияние на формирование террористического бандподполья в России?

- Мне удалось познакомиться с рядом уголовных дел по “террористической” 205-ой статье. Приходится констатировать, что однозначно диагноз “терроризм на Северном Кавказе” поставить невозможно. Каждая судьба – это отдельный пример конкретной террористической практики. Был случай, когда молодой 24-летний парень расстался с девушкой и “ушел в лес”… В ближайшее время начнется процесс над членами диверсионно-террористической группы, один из которых был депутатом городского собрания одной из северокавказских республик. Среди террористов есть предприниматели, дети милиционеров, артисты и т.д.

Но есть, конечно, и общие черты. Этих, как правило, молодых людей вербуют очень профессиональные рекрутеры – тонкие психологи и знатоки менталитета кавказской молодежи. И еще один важный момент. Первый раз мне его озвучил прокурорский работник, который работал в разные годы по семи терактам. Так вот, он отмечал крайнее невежество задерживаемых исламистов – в Коране и в исламе в целом. Эти ярые радетели религии на самом деле не знали элементарных вещей.

- Вы сказали, что терроризм – это бизнес, какова сегодня в стране “экономика терроризма”?

- «Экономика терроризма» – это региональный бизнес и коррумпированные чиновники. И первые и вторые становятся невольными соучастниками преступлений террористов. Сегодня в ряде регионов Северного Кавказа именно они являются “налоговыми резидентами” террористов. Тем более что после уничтожения крупных незаконных формирований терроризм на Северном Кавказе стал малобюджетным. То есть если раньше полевым командирам, таким как Басаев, Радуев, Бараев, Хальдихароев, Гелаев, Садуллаев приходилось содержать формирования численностью до 400 человек, то в настоящее время в регионе действуют мобильные террористические группы. Кстати, зимним лежбищем для многих из террористов является Панкисское ущелье в Грузии. Сравнительно недавно там даже был образован исламистский джамаат.

- Перейдем к внешней политике. Повлияют ли как-то на ситуацию в регионе результаты парламентских выборов в Грузии?

- Я предлагаю придерживаться другой формулы. Не надо высчитывать, как политика отдельных руководителей или партийных коалиций кавказских государств будет влиять ситуацию в регионе… Нам нужно укреплять и «бетонировать» наш кавказский вектор. Покрытие «магистрали Москва – Кавказ» имеет твердое естественное вековое основание. «Магистрали Вашингтон – Кавказ» и «Евросюз – Кавказ» проходят по воде.

03.02.2011

http://www.riss.ru/?newsId=864