В ночь на 29 сентября неизвестные забросали бутылками с зажигательной смесью здание на Варшавском шоссе, где располагается редакция «Ленты.ру». Злоумышленники разбили окно и разрисовали стены корпуса на Даниловской мануфактуре нацистской символикой — свастикой и солнечным крестом. Ответственность за нападение до сих пор никто на себя не взял. Какие мотивы были у нападавших? Кто стоит за ними? И правда ли, что в современной России больше нет настоящих ультраправых, только мелкие хулиганы? Об этом и многом другом корреспондент «Ленты.ру» на условиях анонимности побеседовал с Сергеем (имя изменено), вращающимся в ультраправых кругах еще с 1990-х и знающим о ситуации в движении не понаслышке.

О нападении на «Ленту.ру»

— За что ваши единомышленники могли обидеться на редакцию?

— Сергей: Я бы не сказал, что последние публикации вашего издания на ультраправую тематику получили в движении какой-то мощный резонанс. «Лента.ру», как мне кажется, вообще довольно нейтральна в этом плане. Сегодня в России есть СМИ, к которым у ультраправых отношение куда негативнее, и причины для этого есть. К примеру, тот же Life: владельцы — армяне, строго провластная позиция, наличие в штате одиозных личностей…У вас такого нет.

— Но ведь без мотивов не было бы нападения. В чем тогда причина?

— Возможно, дело в том, что кто-то таким образом пытается до вас донести: обратите внимание на ультраправых, пишите о них. Понятное дело, что в негативном свете, раз напали. Вообще, произошедшее с «Лентой.ру» ночью 29 сентября больше всего походит на какую-то провокацию.

Есть версия, что нападение могло быть связано с текстом «Московская история X» — о паре нацистов, которые получали сигнальное оружие с Украины, переделывали в боевое и продавали членам радикальных группировок.

Я читал этот текст, но он довольно непредвзятый. Вообще на эту тему много обличительных публикаций, но «Московская история X» — это не тот случай. Во всех ультраправых интернет-сообществах она прошла незамеченной. Хотя, конечно, может быть и такое, что на редакцию «Ленты.ру» напал кто-то из сторонников этих ребят, обиженных статьей.

— Вы считаете такой сценарий маловероятным?

— Из своего опыта могу сказать: когда люди попадают в подобный переплет, они сидят спокойно, не лезут на рожон. В начале «нулевых» могли быть какие-то агрессивные действия в ответ на статью. Но сейчас время другое — люди, попавшие в поле зрения силовиков, ведут себя очень тихо. Ведь за любую агрессивную выходку можно получить дополнительные проблемы.

Об ультраправых в России

— Говорят, ультраправые сегодня уже не те...

— Ультраправое движение в России никуда не делось. Понятно, что оно не поощряется и пресекается на корню: какие организованные группировки, когда можно получить срок за лайк или репост! При этом ультраправые всегда держались на молодежи, а молодые люди не горят желанием сидеть в тюрьме — поэтому занимаются другими вещами.

— Получается, что ультраправые как бы ушли в подполье?

— Если смотреть по хронологии, то в середине «нулевых» сотрудники центра «Э» (Главного управления по борьбе с экстремизмом МВД России) стали стремительно закручивать гайки и запрещать ультраправые организации. Те в знак протеста ответили всплеском насилия: мол, нельзя в политику — будем делать так. Из-за этого было много посадок, и гайки закрутили еще сильнее. Сегодня власти железно контролируют все движение.

— В таком случае какие формы самовыражения остались участникам движения?

— Насколько я знаю, сегодня многие члены запрещенных ультраправых организаций участвуют в акциях Алексея Навального. При этом все прекрасно понимают, что он наверняка никакой реальной власти не получит. Просто сейчас акции Навального —единственная нормальная «движуха», способ выпустить пар.

— Если движение не пополняется молодежью, за счет чего оно существует?

— Есть две точки зрения. Первая — пессимистичная: никто не идет в ультраправые, и будущего у движения нет. Но есть и другая теория, которая мне ближе. В 1990-е годы у ультраправых была массовость, счет участников шел на тысячи. Потом, в «нулевые», массовость снизилась. Сейчас у движения еще меньше сторонников, но их отличает другой подход, более осмысленный и качественный.

— Количество перешло в качество?

— Да, верно. Сейчас нет каких-то активных действий, никто не марширует по улицам, не устраивает дебоши. Но те, кто остался в ультраправом движении, действительно разбираются в вопросе. Это можно видеть по тематическим публикациям в блогах и соцсетях: там зачастую уровень суждений очень серьезный — как в историческом плане, так и в философском. Я уверен, это станет новой базой ультраправого движения в России.

О радикалах из Украины

— Говорят, на Украине сегодня настоящий ренессанс ультраправого движения.

— Ходит много разговоров о том, что на Украине буйствуют какие-то ультраправые силы, фашисты и прочие. На самом деле все эти субкультурные войны закончились еще с Майданом, а ультраправое движение поменялось и стало абсолютно легальным, заняв свою политическую нишу. На Украине его никто сегодня не ассоциирует ни с Гитлером, ни с фашистами. По моим данным, «Правый сектор») уже недостаточно активен — в отличие, к примеру, от батальона «Азов» Нацгвардии Украины, который пытается пройти в Раду.

— Имеют ли влияние в России зарубежные ультраправые организации?

— Между ультраправыми в России и за рубежом есть два уровня контактов. Первый — неформальный: люди просто дружат друг с другом, встречаются на концертах и пьют пиво. Второй уровень — куда более серьезный: партии или организации в России контактируют с такими же сообществами за рубежом. У нас такой опыт был — российские ультраправые организации контактировали, например, с единомышленниками на Кипре. Но сейчас все это ушло в прошлое, остались либо личные связи, либо контакты на Facebook.

— В свете «Московской истории X»: насколько типичны для российских ультраправых такие вещи, как поставки оружия от единомышленников из-за границы?

— Тут важно понимать: ультраправые, как и все люди, могут заниматься чем угодно — хоть политикой, хоть программированием, хоть торговлей оружием. Понятно, что оружие всегда привлекало людей этой идеологии, и если они начинают криминальный бизнес — он почти наверняка будет связан именно с оружием, а не с наркотиками, к примеру. Но это теория. А на практике по статье о незаконном обороте оружия каждый год сажают тысячи людей. Ну, оказалась там пара ультраправых. Ну и что?

Об ультраправом братстве

— Только ли страх перед тюрьмой останавливает молодых от вступления в ряды ультраправых?

— У ультраправых во всем мире есть преемственность поколений: старшие учат молодых. Но для этого нужно, чтобы движение имело хотя бы какое-то подобие организованной структуры. А у нас запретили все, вплоть до «Русских пробежек». И если какой-нибудь молодой человек, возможно, школьник, захочет в эту тему погрузиться, идти ему просто некуда. В серьезные закрытые сетевые сообщества его не пустят.

— И чем это чревато?

— К примеру, такой юноша может начать постить у себя в соцсетях какие-нибудь радикальные картинки — и сразу же нарвется на проблемы. Либо молодой пытливый ум начнет сам генерировать информацию по теме на основании того, что можно найти в сети. А в 1990-е все это уже было: ношение фашистской формы, нездоровое восхищение Третьим рейхом и прочее. Боюсь, сейчас мы идем именно к такому сценарию.

Кстати, о преемственности поколений: большинство лидеров ультраправых организаций сейчас в местах лишения свободы. Их сообщество даже получило название «Белая масть». Что вы можете сказать о нем?

Раньше такие заключенные активно взаимодействовали с внешним миром. К примеру, через письма доносили свою позицию до остальных участников движения — и к ним прислушивались, в том числе молодые ультраправые. Случись нападение на «Ленту.ру» лет семь назад — кто-то из узников обязательно высказался бы по теме. Кроме того, ультраправым заключенным помогали финансово — собирали для них деньги, что называется, всем миром. Они не чувствовали себя брошенными.

— Такая поддержка была важна для заключенных?

— Само собой. По большей части контингент в местах лишения свободы — это криминал в чистом виде, асоциальные элементы, с которым сторонникам ультраправого движения не о чем говорить. Среди сидельцев немало представителей других национальностей, которые стоят друг за друга горой и чувствуют себя за решеткой вполне комфортно. Поэтому поддержка извне для ультраправых в неволе всегда была очень важна. Но теперь все изменилось.

— Почему?

— Сейчас многие участники движения в тюрьмах брошены и забыты, а некоторые из них пострадали за свои идеи. Почему? Да, в общем-то, все просто: сегодня помощь ультраправым узникам приравнивается к поддержке терроризма, а рисковать никто не хочет.

— Предположим, деньги заключенным не собирают. Но ведь никто не лишал их права писать письма на волю?

— Ну, вы же понимаете, российская тюрьма — это не санаторий, там все по-другому. Чтобы письмо дошло до адресата, при этом не исправленное, полагается платить. Не заплатил? Твое послание, конечно, в итоге дойдет, но где-нибудь через полгода, когда оно уже не будет актуальным. Таким образом человек выпадает из правового поля и фактически лишается права голоса. А у нас те из знаковых ультраправых, кто не сидит, находятся в розыске или просто молчат. Время такое, что молчать, пожалуй, действительно проще.

Владимир Шарапов

13.10.2017

Источник: Lenta.ru