Пресловутая «политическая корректность» требует «отделять терроризм от религии», ибо «нет плохих религий и плохих народов», есть лишь «террористы, у которых нет национальности», и т.п. Как указывается в Эр-Риядской Декларации международной конференции по борьбе с терроризмом (п. 6), «терроризм не связан ни с какой конкретной религией, расой, национальностью и ни с каким определенным географическим регионом.

В этом контексте следует подчеркнуть, что любые попытки связать терроризм с какой-либо религией сыграли бы на руку террористам и должны решительно пресекаться. Таким образом, следует принять меры по пресечению нетерпимости в отношении любой религии и по созданию атмосферы всеобщего взаимопонимания и сотрудничества на основе общих ценностей народов, исповедующих различные рели­гии». Тем не менее международный терроризм в наши дни - это преимущественно ИСЛАМСКИЙ ТЕРРОРИЗМ. По данным Управ­ления по координации борьбы с терроризмом (США), из 42 существующих в мире международных террористических организаций 27 - радикальные исламистские. Что касается российского национального списка террористических организаций (т.е. организаций, признанных таковыми Верховным судом РФ по представлению Генпрокуратуры), то в этом списке вообще нет неисламистских структур. Вот эти организации: «Высший военный Маджлисуль Шура Объединенных сил моджахедов Кавказа», «Конгресс народов Ичкерии и Дагестана», «База» («Аль-Каида»), «Асбат аль-Ансар», «Священная война» («Аль-Джихад» или «Египетский исламский джихад»), «Исламская группа» («Аль-Гамаа аль-Исламия»), «Братья-мусульмане» («Аль-Ихван аль-Муслимун»), «Партия исламского освобождения» («Хизб ут-Тахрир аль-Ислами»), «Лашкар-и-Тайба», «Исламская группа» («Джамаат-и-Ислами»), «Движение Талибан», «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана»), «Общество социальных реформ» («Джамият аль-Ислах аль-Иджтимаи»), «Общество возрождения исламского наследия» («Джамият Ихья ат-Тураз аль-Ислами»), «Дом двух святых» («Аль-харамейн»), «Исламский джихад - Джамаат моджахедов» и «Джунд аш-Шам». И в этих условиях не избежать ответа на вопрос о том, что же происходит сейчас в исламском мире?

Что представляет из себя исламский мир в настоящее время? Из 191 государства - члена ООН 57 являются членами Организа­ции Исламская конференция (ОИК). Население исламских госу­дарств составляет 900 млн. человек, и их территория охватывает 1/5 поверхности земной суши, простираясь от Марокко до Индонезии и от Казахстана до Бангладеш. Кроме того, еще 400 млн. мусульман проживают в неисламских странах. Вряд ли можно в на­стоящее время найти уголок на нашей планете, где бы не жили мусульмане.

Мусульмане не могут пожаловаться на то, что природа их обидела. Они проживают преимущественно в регионах, благоприятных для развития сельского хозяйства; на исламские государства приходится 70% разведанных запасов ископаемых источников энергии и 40% экспорта сырьевых материалов. Чем же объяснить столь широко распространенные в современной мусульманской умме чувства разочарования, горечи и отчаяния? Для такого рода настроений, как мы увидим, имеются серьезные основания. «И, действительно, мир ислама, который на протяжении Средневековья был лидером военным и политическим, экономическим и культурным, в Новое время сдал свои позиции, - пишет российский исследователь С.Градовский. - Ладно бы только Западу. После Второй мировой войны поднялась Япония, затем в лидеры пробились Сингапур, Тайвань, Южная Корея, Гонконг. Успех некогда отсталых регионов стал горьким укором для мусульманского мира. Оказа­лось, что исламские страны собственными силами не могут освоить даже богатства, которыми владеют, - залежи углеводородов. Приходилось приглашать западных специалистов с их технологиями и организационными навыками, чтобы поставить бизнес, на котором зарабатывают сегодня отдельные страны и семьи мусуль­манского мира».

В самом деле, хотя на приверженцев ислама приходится до четверти всего населения Земного шара и значительная часть при­родных ресурсов нашей планеты, вклад мусульманской уммы в глобальный экономический, технологический и культурный прогресс явно не соответствует потенциалу исламского мира. Все страны - члены ОИК производят в совокупности менее 5% мирового ВВП, или 1400 млрд. долл. Объем ВВП одной лишь Японии, где проживает в 10 раз меньше населения, составляет 4500 млрд. долл. Впрочем, валовой внутренний продукт в 1400 млрд. долл. - достаточно внушительная цифра; она примерно соответствует го­довому производству Российской Федерации. Однако эта сумма распределена между 57 исламскими государствами; при этом, ВВП самой богатой мусульманской страны составляет всего лишь 185 млрд. долл.; десятки стран в мире производят больше. На долю шести самых благополучных исламских государств приходится более половины общего дохода мусульманской уммы; 51 из остальных исламских государств производит совокупный ВВП в 600 млрд. долл. - намного меньше, например, Испании. В целом, из 48 наименее развитых государств почти половина, или 22 - это страны - члены ОИК.

Еще более серьезный разрыв между исламским миром и остальным человечеством наблюдается в сфере высоких технологий и образования. В настоящее время в исламских государствах имеется 500 университетов, где ежегодно защищается 1000 докторских диссертаций (PhD). Одна Япония, между тем, имеет свыше 9000 университетов, в одной Британии защищается ежегодно более 2000 диссертаций. Что еще хуже, в обозримой перспективе вряд ли можно рассчитывать на существенное изменение экономическо­го положения исламского мира, ведь годовой объем прямых иностранных инвестиций в исламские государства составляет ничтожную цифру в 15 млрд. долл. - на такие не самые крупные экономики, как Швеция или Таиланд, приходится больше капиталовложений из-за рубежа.

Сложившаяся ситуация представляется вполне закономерной: в экономике XXI в., которая во все большей мере становится «экономикой знаний», отставание исламского мира в сфере науки и образования является величайшим тормозом на пути его развития. Между тем, уровень грамотности в мусульманских странах состав­ляет ничтожные 35%. Весь регион ОИК, где, как уже было сказано, имеется всего 500 университетов (и еще столько же иных высших учебных заведений и научно-исследовательских институтов) нуж­дается, по меньшей мере, в 12 000 университетов для подготовки национальных кадров. В настоящее же время вклад мусульманской уммы в научный прогресс человечества ничтожен: из 2 000 000 публикуемых ежегодно в мире научных статей только 1000 написана учеными-мусульманами. Во всех исламских странах, вместе взятых, в настоящее время работает меньше ученых, чем в одном лишь Израиле, и переводится в пять раз меньше иностранных книг, чем, например, в Греции.

Наличие в исламском мире динамично развивающихся стран, успешно интегрирующихся в глобальную экономику, таких как Турция, страны Персидского залива, Казахстан или Малайзия, только подчеркивает бедственное и безысходное положение подавляющего большинства остальных исламских государств. При этом исламский мир остается трагически расколотым, что и предопреде­ляет его унизительное международное бессилие. Для самих му­сульман наиболее ярким проявлением такого бессилия является его неспособность на протяжении более чем полувека решить пале­стинский вопрос. «Мусульмане чувствуют унижение, - утверждает С. Градовский. - То, на чем строится их быт, - машины и оборудо­вание, нормы строительства и современные материалы, образование и здравоохранение, организация военного дела и оружие - спроектировано и создано на Западе (или, как в случае дешевого массового продукта, made in China). Том самом Западе, который, по мнению исламского мира, катится к катастрофе, потому что изме­нил первоначальному Откровению и его нравственным законам. Такой диссонанс не может не задевать и не беспокоить мусуль­ман».

Говоря о месте мусульманской уммы в современном, глобализующемся мире XXI в., можно констатировать, что исламское сообщество находится в фазе перехода от традиционного к современному. Этот переход может занять не одно столетие и, как правило, сопровождается чудовищными напряжениями как для народ­ных масс, так и для правящих элит. Ведь модернизация требует огромных жертв, как материальных, так и моральных, и важнейшая из них - утрата свойственной для любого традиционного общества онтологической и гносеологической синкретичности. Распад столь уютного и гармоничного единства традиционного общества воспринимается подавляющим большинством его членов как вели­чайшее несчастье, как победа хаоса и морального распада.

Именно таким царством хаоса, упадка и деградации представляется Запад исламской элите. Признаки упадка и деградации исламские идеологи видят прежде всего в деградации семейной жизни и отношений между полами. «Семейная система и отношения между полами определяют характер общества в целом, а также то, является ли оно отсталым или цивилизованным, неверным или исламским, - писал в 1964 г. в книге «Вехи» основоположник современного исламского радикализма С. Кутб. - Те общества, кото­рые дают волю физическим влечениям и анималистической морали, не могут считаться цивилизованными, вне зависимости от того, какого прогресса они добились в промышленности или науке... Во всех современных обществах неверных значение "морали" ограни­чено до такой степени, что все отличия человека от животного находятся за ее пределами. В таких обществах незаконные сексуальные отношения, и даже гомосексуализм, не считаются аморальными».

Ему вторит пакистанский профессор К. Ахмад: «У мусульманской уммы нет территориального конфликта с Западом; скорее, она требует своего естественного права на развитие частной и общественной жизни в соответствии с собственной религиозной доктриной, культурой и историей, где семья играет главную роль в социальных переменах. Но эти перемены представляются как угроза Западу. Причина такого культивируемого экспертами мнения - в неспособности Запада направить человечество по правильному пу­ти; его невежество и предубеждение в отношении ислама. Эксперимент со светской культурой провалился. Несмотря на то, что на протяжении примерно 500 лет мир находился в полной власти За­пада, он не сумел создать систему, основанную на правде и спра­ведливости. Разумеется, был достигнут огромный промышленный рост и увеличение богатства на Западе, но он не смог обеспечить человечеству благосостояние, мир и справедливость. Далее сейчас четверть населения Земли лишены основных продуктов питания. В самих западных странах до 14-15% населения находятся на гра­ни нищеты. Средний уровень безработицы составляет 10%. Несмотря на впечатляющие достижения медицинской науки, человечество сталкивается с новыми и сложными болезнями. Структура западной семьи полностью разрушена. Количество детей, прожи­вающих с одним родителем (рожденных вне официального брака), превышает число законнорожденных детей... Именно слабость Запада заставляет его бояться потенциальной силы ислама, поскольку мусульмане не угрожают ему ни с военной, ни с политической, ни с экономической точек зрения. Реальный конфликт происходит в сфере идеологии и моральных ценностей. Именно в этой сфере Запад утратил силу, будучи неспособным создать новую систему или новое послание человечеству. У ислама же есть что сказать человечеству...».

Ислам - далеко не первая цивилизация, столкнувшаяся с вызовом идущей со стороны Запада модернизации. Два столетия тому назад (в то время под «Западом» понимали Западную Европу, преимущественно Англию и Францию) с аналогичным вызовом столкнулся германо-славянский мир континентальной Европы, а также Япония и Китай, и реакция была очень похожей. Вот что пишет об этом американский исследователь-международник А. Страусе: «По мере того, как в XVIII и XIX вв. западный "центр" демократизировался, в Южной и Центрально-Восточной Европе... возникали контрдвижения идеологической и религиозной реакции против западного либерализма. Наиболее примечательными из них были немецкое романтическое и русское славянофильское движения, на политическом уровне находящие разнообразное выражение в сохранении черт ancient regime...в германском Rechtsstaat...и русского самодержавия, в возникновении фашистских и черносотенных движений, марксизма, коммунизма и нацизма. Схожие процессы имели место в Японии и Китае... Антимодернистские движения имели в виду не просто держаться традиции; они предлагали "третий путь", высший "постмодернистский" синтез традиции с некоторыми элементами модерна. Таким способом они надеялись враз обойти Запад и достигнуть благ модернизации, избежав при этом "разложения", которое, как они считали, они видят на Западе... по­сылка гласила, что Запад загнивает в своей сердцевине из-за своего социально разрушительного индивидуализма и утраты традиционной веры. Эта посылка была вполне естественна для модернизи­рующихся стран, поскольку их собственные традиции были под­рываемы Западом... Для тех, кто испытывал потребность в утверждении национального достоинства, неприемлемым было бы связать это ощущение дезинтеграции с отсталостью своих обществ; нет, его надо было спроецировать обратно, на сам Запад...».

Массы реагируют на вызов со стороны модерна и на необходимость модернизироваться поддержкой традиционализма и привычного им образа жизни во всех его формах и видах. Реакция со стороны традиционных элит бывает, однако, как правило, более сложной. Часть их становится сторонниками модернизации и ценностей современного общества. Часть остается на «зилотских», традиционалистских позициях. И, наконец, часть традиционной элиты начинает искать свой ответ на вызов модерна, особый, третий путь между традиционализмом и модернизацией. Эту последнюю, третью, часть традиционной элиты, готовую синтезировать «лучшие» (как ей кажется) черты современного общества и традиционного общества и, следовательно, являющуюся носителем и традиционной, и современной культуры, мы будем называть интеллигенцией. Вот какое определение понятия «интеллигенция» дал российский философ и социолог И. Яковенко: «Интеллигенция возникает в ответ на мощную агрессию инокультурного материала. Как структурный элемент она призвана противостоять трансформации системного целого через разработку и реализацию процесса фазового перехода, обеспечивающего сохранение системного целого в исторических условиях XX века».

Итак, интеллигенция может существовать только в переходном обществе: в традиционном обществе ее еще нет; в современном обществе ее уже нет. Главным, основным переживанием вся­кой интеллигенции (вне зависимости от страны и эпохи, в которых она существует) является переживание рокового разрыва с исходным социальным и идеологическим нерасчлененным абсолютом традиционного общества. Трагически ощущая свое «отщепенство», интеллигенция стремится вернуться в «утерянный рай», вновь приобщиться к единому социальному и ментальному универсуму. При этом, однако, интеллигенция не стремится просто повернуть время вспять: будучи носительницей, как уже было сказано, и традиционной, и современной культуры, существуя, так сказать, на их стыке, интеллигенция стремится осуществить своего рода синтез лучшего, что есть в обеих культурах. Исламская интеллигенция не является здесь исключением. Как отмечает российский ученый-международник В. Наумкин, исламисты стремятся сделать традиционный ислам значимым элементом будущего развития: «Этой идеей стремятся воспользоваться различные силы - от мракобесов и террористов до наивных романтиков и либеральных исламистов, всех тех, кто хочет соединить универсальные черты современной цивилизации и ее ценности (вплоть до прав человека) с самобытными идеалами исламского наследия».

«Идеи о третьем пути периодически возникают в исламском мире, - отметил в этой связи председатель Комитета Совета Федерации по международным делам М. Маргелов. - Например, полковнику Каддафи в свое время была ниспослана Зеленая книга. В Зеленой книге сказано и про неприятие систем политических партий, и про экономическую систему, в которой все являются партнерами и никто не работает за зарплату и т.д. С похожими идеями выступало достаточно много лидеров исламского мира в разное время. Все пытаются предложить что-то новое, но оно либо оказывается хорошо забытым старым, либо ему приходится вписы­ваться в международные правила глобализации. А вписываться с чем? С банковской системой, где нет банковского процента? С официальным рэкетом под названием "аздача милостыни"? Эко­номическая реальность в условиях глобализации такова, что придумать свою исламскую экономику крайне сложно». Иногда дор­вавшиеся до власти исламские интеллектуалы пытались воплотить свои идеи «третьего пути» в жизнь. Так, например, советник аятоллы Хомейни по экономическим вопросам А. Банисадр после победы исламской революции в Иране попытался реализовать выработанную им концепцию «экономики божественной гармонии», в соответствии с которой все должны трудиться соответственно своим способностям и вознаграждаться по благочестию, капитал должен быть превращен из «средства угнетения народа в средство освобождения», должны быть проведены «иранизация» промышленности (т.е. развитие мелких местных предприятий, которые опирались бы на отечественное сырье и внутренние ресурсы), отделение «управления капиталом от управления производством», и т.п.

Результатом этих попыток, однако, стала не «божественная гармония», а резкое обострение таких земных проблем, как экономический спад, бюджетный дефицит, безработица и инфляция. ВВП Ирана, располагающего 10% мировых запасов нефти и занимающего второе место в мире по запасам природного газа, в на­стоящее время на 30% меньше того уровня, на котором он был при правлении шаха. Несмотря на рост численности населения, потребление основных продуктов питания уменьшилось с 1991 г. на 20%.

В общем, «придумать свою исламскую экономику» оказалось про­ще, чем воплотить эти фантазии в жизнь. Таким образом, в переходных обществах, переживающих болезненный этап социально-экономической и культурной трансформации, часть элит принима­ет вызов модерна и даже вырабатывает свою собственную альтернативу идущему с Запада модернизаторскому вызову. Промежуточное, межеумочное положение интеллигенции делает, однако, ее влияние на народ, общество и власть весьма ограниченным; интел­лигентов воспринимают как «отщепенцев», и сами они тяжело переживают роковой разрыв с «народом», видя именно в этом свою главную «вину». Более того, это промежуточное положение интел­лигенции делает ее крайне уязвимой от тех процессов модерниза­ции, которые происходят в переходных обществах и в которые она не всегда может вписаться. В результате интеллигенция постепен­но маргинализируется и, как следствие, пассионаризируется по ме­ре продвижения к современному обществу. В этих условиях она зачастую становится радикальной силой, поскольку не видит иных, законных способов привлечь к себе внимание со стороны властей, народа и общества. Именно такая эволюция произошла с русской интеллигенцией: если в середине XIX в. под «интеллигенцией» понимали просто всех «образованных людей», то уже к концу столетия в общественном сознании «интеллигент = революционер»; ни Достоевского, ни Победоносцева, ни Леонтьева, ни Каткова, ни Фета нельзя было назвать «интеллигентом», не опасаясь прослыть при этом «сатрапом» и «цепным псом самодержавия».

При этом, наряду с вышеприведенной формулой «интелли­гент = революционер», все более актуальной становилась в то вре­мя в России и другая формула: «революционер = террорист». Как известно, постоянные неудачи, которые преследовали пропаганди­стскую деятельность народников (в том числе и провал двух «хождений в народ» в 1870-х годах), подтолкнули часть из них к терро­ру. После образования «Народной воли» в 1879 г. в сознание образованного русского общества была внедрена мысль о том, что всякая иная, нетеррористическая, общественная и политическая деятельность - это жалкое соглашательство, «плевок в кровь, про­литую героями», и т.п. Ведь именно «Народная воля» - в отличие от всех других революционных организаций в пореформенной России - сумела бросить реальный вызов царскому режиму, в значительной степени дезорганизовать и деморализовать правящую верхушку (при этом, общая численность организации никогда не превышала, по-видимому, нескольких десятков активистов). Руководители «Народной воли» (С. Перовская, А. Желябов, Т. Михайлов, Н.Кибальчич, В. Фигнер, Н. Морозов) вошли в мартиролог русской интеллигенции как «герои» и «мученики». Царское же правительство и его службы безопасности показали себя в ходе борьбы с народовольцами-террористами далеко не лучшим образом. О настроениях, господствовавших в русской интеллигенции в конце XIX в., хорошо сказал крупнейший мыслитель русского ре­лигиозного возрождения начала прошлого столетия Г.Федотов: «Жизнь интеллигенции этих десятилетий, расплющенной между молотом монархии и наковальней народа, ужасна. Она смыкает свои бездейственные ряды в подобие церкви, построенной на крови мучеников. Целое поколение живет в тени, отбрасываемой Шлиссельбургской крепостью. Оно подавлено идеей мученической смерти: не борьбы, не подвига, не победы, а именно смерти».

Почти столетие спустя, во второй половине XX в., Сейид Кутб разработал комплексную систему джихада (священной вой­ны) и так называемую теорию «искусства смерти». Его теоретические разработки легли в основу современного шахидизма; ими ру­ководствуются в повседневной жизни лидеры и наставники почти всех исламских террористических организаций - от суннитских «Аль-Каиды» и ХАМАСа до шиитских «Хезболлах» и «Исламского джихада». Джихад он понимал значительно шире, чем просто «оборонительную войну» (не говоря уже о духовном самосовершенствовании): «Ислам, устремляясь к миру, не имеет в виду тот дешевый мир, суть которого сводится лишь к тому, чтобы обезопасить территорию, на которой проживает население, воспринявшее исламское вероучение. Ислам желает такого мира, под сенью которого вся религия полностью бы принадлежала Аллаху, т.е. чтобы люди, все люди под сенью этого мира, поклонялись только Аллаху...» То, что для С. Кутба и других исламских интеллектуалов было игрой ума, стало в настоящее время инструкцией для исламских террористов. «Джихад во имя Аллаха - путь правды и путь спасения. Только так мы добьемся победы над евреями и заставим их убраться с нашей земли, - говорится в пропагандистском видеоролике движения ХАМАС. - Так же, как евреи будут убегать из сектора Газы, американцы побегут из Ирака и Афганистана, Россия побежит из Чечни, а индусы уйдут из Кашмира... Мы будем управлять миром в соответствии с волей Аллаха. США, Израиль, Вели­кобритания и Рим падут».

Современные исламские террористы похожи на своих российских предшественников не только жаждой смерти за «идею». Очень похожа и социальная среда, которая породила террористов в XIX в. и порождает их теперь. И среда эта - интеллигенция. Во всех российских террористических организациях именно интеллигенция задавала тон. Попадались там, конечно, и не интеллигенты (С. Халтурин, Н. Рысаков и др.), но они были в явном численном меньшинстве и играли подчиненную роль простых исполнителей. А вот что сказал об исламских террористах бывший директор управления планирования Госдепартамента США Р. Хаас: «Они - образованные люди, некоторые из них учились в университетах на Западе. Они происходят из среднего класса или, как бен Ладен, из богатейших семей в мире. Они нанесли удар по Америке не пото­му, что лишены возможности жить там, где селятся богатые. На деле многие из них ведут именно такой образ жизни с посещением фитнес-центров днем и коктейлей по вечерам и с поездками в Лас-Вегас». «Они ничем не отличаются от других людей, - говорит, в свою очередь, о террористах эксперт по вопросам террористических самоубийств в Мичиганском университете С. Атран. - Это не сумасшедшие и не дегенераты. Это не бедные люди, чаще всего из среднего класса, хорошо образованы. Нередко бывают более ин­теллигентными, чем другие. У них нет никакого криминального прошлого. Однако существуют определенные различия. Террори­сты из "Аль-Каиды" часто женатые люди, инженеры или врачи. В свою очередь, у террористов-самоубийц из ХАМАСа жен нет, это выпускники колледжей».

Неудивительно, что столь большую роль в исламских террористических группировках играют выходцы из исламского средне­го класса. Как уже было сказано, мусульманский мир в целом сталкивается с серьезными трудностями в ходе модернизации; трудности затрагивают традиционную исламскую элиту, в том числе и духовную. Показательным здесь является изменение поло­жения мусульманского духовенства в процессе перехода к совре­менному обществу. В традиционном исламском социуме духовенство, во-первых, пользовалось огромным влиянием, причем не только в духовных делах, фактически контролируя судебную власть, и, во-вторых, располагало внушительными материальными ресурсами (через сбор религиозных налогов, закята и хумса, а также через институт вакфов). Всеми этими ресурсами исламское духовенство распоряжалось совершенно бесконтрольно, не уплачивая с них никаких налогов. И вообще любая торгово-предпринимательская деятельность исламского духовенства была освобож­дена от какого-либо налогообложения. «Возможность заниматься любой деятельностью, в том числе и торговлей, не облагаемой налогом, ставила духовенство в более благоприятное по сравнению с другими социальными слоями положение, - пишет крупнейший российский эксперт по положению шиитского духовного сословия Е. Дорошенко. - Занятие торговлей и предпринимательством сближало духовенство с купеческо-предпринимательскими кругами. Духовная элита и духовенство средних степеней пополнялись в значительной мере выходцами из торговцев и предпринимателей».

Модернизация, однако, пошатнула социально-экономические позиции традиционной мусульманской духовной элиты. В ряде исламских государств шариатское судопроизводство, которое отправляли духовные лица, муджтахиды, улемы, казии и шейх-уль-исламы, было заменено системой светского судопроизводства, что не могло не привести к потере не только социального статуса духовного сословия, но и немалых доходов. В свою очередь, аграрные реформы лишают духовенство прав на вакфные земли (и, соответственно, связанных с этим немалых доходов). Наконец, проникновение в исламские страны неизмеримо более мощного и конкурентоспособного западного капитала ведет к подрыву позиций «базара» - купцов, лавочников и ремесленников, не выдержи­вающих конкуренции с западными транснациональными корпорациями. А ведь мусульманское духовенство всегда было связано тысячами нитей с «базаром», черпая там и материальные ресурсы, и массовую поддержку. Результатом стал рост радикализации ис­ламской элиты, и именно эта элита, которая не видит своего места в модернизирующемся мире, и является главной опорой исламско­го терроризма.

Терроризм - это раздражение элиты, а не муки голода бедняков, и так было всегда. Как подчеркивает российский ученый В.И. Василенко, «много революционных террористов ХГХ в. имели университетское образование и знали два или более иностранных языков. Так, исполнители убийства царя Александра II в марте 1881 г. были людьми, обладающими высоким уровнем образования... группировки Тупаку Амару были приблизительно на 75% составлены из молодых образованных либеральных интеллектуа­лов. Группа Баадер-Майнхоф (РАФ) в Германии в 1970-х была почти на 80% составлена из интеллектуалов с высшим образованием. Многие происходили из зажиточных семейств, так что имели способность не выделяться в хорошем обществе и в салонах международного класса, что для конспирации очень важно». Следует указать в этой связи на особенности положения интеллигенции на Востоке вообще и в исламских странах в частности. Российский ученый-востоковед В. Пластун, отмечает, что «по традиции в раз­вивающихся странах Востока всякий, кому удалось приобрести образование, как бы переходит (в индивидуальном и общественном сознании) в более высокую социальную категорию от его реально­го экономического положения. С точки зрения социальной психологии, люмпен-интеллигент сам себе придает завышенный статус, не соответствующий его реальной экономической роли и уровню доходов».

Продвижение исламских государств по пути модернизации будет означать дальнейший подрыв позиций их традиционной духовной элиты, ее частичную люмпенизацию. В этих условиях исламское духовенство становится пассионарной, радикальной си­лой, как это уже было в Иране во время «антишахской революции» или в Афганистане при талибах. Кстати, талибы - это учащиеся исламских богословских учебных заведений, и их опыт показывает, что медресе могут превратиться в такие же рассадники революционных кадров, как и богословские семинарии в России в конце XIX - начале XX в. Фактически с современными исламскими ради­калами произошло то же, что и с российскими народниками в 1870-е годы: политическая деятельность для них постепенно све­лась к революционной борьбе, а последняя, в свою очередь, свелась к терроризму. Так, в интервью журналу «Тайм» Усама бен Ладен (между прочим, мультимиллионер и сын крупнейшего саудовского предпринимателя) сказал: «Борьба - это часть нашей религии и шариата. Те, кто любит Аллаха, Пророка Его и эту религию, не могут это отрицать. Кто бы ни ставил под сомнение хотя бы малейшую заповедь нашей религии, совершает величайшее прегрешение против ислама. Те, кто сочувствует неверным - вроде ООП в Палестине или так называемой Палестинской администрации, - на про­тяжении десятков лет пытались обрести свои права. Они сложили оружие, отказались от того, что они называют насилием, и пытались вести мирные переговоры. И что же им дали евреи? Они не дали им даже 1% их прав».

В современных условиях, однако, у исламских экстремистов имеются гораздо лучшие условия для того, чтобы добиться нужного им отклика со стороны народных масс, чем у их предтеч - русских нигилистов. Ведь одним из результатов глобализации стало наличие телевизоров и радиоприемников даже в самых глухих деревнях и нищих городских трущобах «третьего мира», и впервые в истории человечества бедняки из развивающихся стран получили возможность воочию убедиться в том, как живет пресловутый «золотой миллиард». Вот почему современная безработная молодежь из исламских стран оказывается гораздо более восприимчивой к агитации мусульманских радикалов, чем русские крестьяне XIX в. - к народнической агитации.

Между 1980 и 2000 гг. число телевизионных приемников на 1000 человек в среднем в мире удвоилось, и большая часть этого прироста пришлась именно на развивающиеся страны. «Огромные возможности средств массовой информации сделали неравенство в доходах и в уровне жизни видимым, - пишут американские исследователи М. Бувинич и А. Моррисон. - Увеличилось число людей и стран, знающих о контрасте в благосостоянии». Таким образом, глобализация, отбрасывая мир ислама на обочину прогресса, одновременно наглядно демонстрирует мусульманам степень их бедности и отсталости.

Исходя из всего вышеизложенного, следует подходить к проблеме терроризма как к проблеме неудовлетворенности части элит переходных обществ. В силу ряда причин именно исламские страны переживают в настоящее время наиболее болезненный этап адаптации к модерну. Если ведущие страны Латинской Америки и Дальнего Востока, по всей видимости, уже прошли этот этап, а аф­риканским государствам он еще, по-видимому, предстоит, то ис­ламский мир в настоящее время сталкивается с серьезнейшими социально-экономическими, политическими и культурными проблемами, связанными с переходом от традиционного к современному обществу. «Основой финансового благополучия радикально-исламских движений остается поддержка их социально-политических по смыслу и религиозно-философских по форме целей населением мусульманских стран, - отмечает в этой связи российская исследовательница Е. Степанова. - Эти цели по-прежнему созвучны мироощущению тех социальных слоев (включая элитные), которые "оказались за бортом" светской модернизации западного типа или не пожелали принять ее условия».

Решение труднейшей задачи приспособления исламской цивилизации к вызовам глобализующегося мира дополнительно усложняется той фрустрацией, которую мыслящая часть мусульманского мира испытывает от осознания политического бессилия мусульманской уммы, о чем уже было сказано выше. Такой фрустрации не испытывали российские террористы: при всех проблемах и промахах российской внешней политики Российская империя, несмотря ни на что, оставалась все же великой державой, вершительницей судеб мира. Мир ислама ощущает, напротив, свою слабость и унизительную зависимость от внешних сил. «Фиаско всех без исключения форм правления, "заимствованных у неверных", - начиная от карикатурной демократии, имитировавшей "западную модель", и кончая насеровско-баасистским "государственным социализмом", - неизбежно должно было привести мусульманских активистов к выводу о том, что первопричина бед - отступление от принципов первоначального ислама, а ключ к решению многочис­ленных проблем - в восстановлении этих принципов под девизом: "Ислам - вот ответ", - пишет крупнейший российский востоковед Г. Мирский. - Так возник исламский фундаментализм, занявший доминирующее положение в той части спектра мусульманской мысли, которая не довольствуется нынешним безрадостным положением вещей и активно ищет пути преодоления упадка».

Существует дополнительный фактор, осложняющий инте­грацию исламского мира в международное сообщество, и этот фактор - сам ислам. Снова хотелось бы процитировать Г. Мирского: «Особенность ислама в том, что, требуя строжайшего единомыслия по отношению к ядру учения Пророка, к устоям веры, он имеет со­вершенно децентрализованную организацию и структуру. Мазхабы (богословские школы) признаются равноправными, столетиями существуют секты, которых никто не мог официально объявить еретическими, и хотя "врата иджтихада" (истолкования, решения вопросов богословско-правового комплекса) формально были закрыты тысячу лет тому назад, интерпретация многих важнейших проблем является прерогативой различных улемов и факихов... Немудрено, что при таком положении вещей богословские авторитеты, даже отвергающие идеологию бен Ладена, - а в исламском "мейнстриме" таких подавляющее большинство, - не располагают догматически обоснованным инструментарием воздействия на умы верующих, который позволил бы опровергнуть человеконенавистнические призывы экстремистов. Да и как они могли бы это сделать, если в одном из крупнейших мусульманских государств, Сау­довской Аравии, официально господствует ваххабизм, многие идеи и положения которого вполне соответствуют экстремальной идео­логии сторонников "Аль-Каиды" и других подобных организаций».

Российский специалист по новейшей истории российского ислама Р. Силантьев приходит к аналогичному выводу примени­тельно к положению российских мусульман: «Отношения мусульман и христиан в России, к сожалению, не всегда безоблачны. В первую очередь, это связано с тем, что исламское сообщество расколото, и нет ни одного муфтия, который мог бы говорить от лица если не всех, то хотя бы большинства российских мусульман. Поэтому любой деятель может присвоить себе это право, и чем провокационней будут его высказывания, тем охотней его позовут на ток-шоу или популярную радиопередачу. В итоге, от имени российских мусульман обычно выступают не лучшие представители их духовенства или авторитетные богословы, а откровенные проходимцы...».

Чего же добиваются исламские радикалы? Их цель - вернуться к временам Пророка и первых «праведных» халифов, когда и существовал, по их мнению, «чистый», «истинный» ислам. По словам крупнейшего российского исламоведа Н.В. Жданова, пер­вой и важнейшей причиной роста исламского радикализма является неприятие определенными слоями мусульманской уммы запад­ной модели политической системы. «В качестве альтернативы выдвигается модель исламской формы правления или, что еще шире, - исламского халифата от Малайзии до Марокко (например, "Аль-Каида" ставит такую цель), - пишет он. - Но поскольку в обществе (исламском) отсутствуют демократические механизмы в политической системе, а аппарат подавления развит и силен, выбирается метод террора». «При всей разнородности ислам давно пытается выступать в качестве коллективного транснационального политического игрока, во всяком случае, таковым уже стал поли­тический ислам, - указывает, в свою очередь, В.В. Наумкин. - Так или иначе все проекты, связанные с данной тенденцией, опираются на заложенную в исламе концепцию уммы - сообщества мусульман, в котором стерты все межэтнические и межгосударственные преграды. Сегодня идея всемирной уммы - одна из теоретических основ любого исламистского проекта... Существуют проекты халифатистского характера, среди которых сегодня как наиболее значимый выделяется проект Хизб ут-Тахрир аль-Ислами - ХТИ или Партия исламского освобождения».

Действующие на территории РФ исламские радикалы пре­следуют те же цели, что позволяет говорить об их идеологическом единстве с международным терроризмом. На основе анализа экстремистской литературы, распространяемой на Кавказе, уполномоченный правительства Карачаево-Черкесии по связям с религиозными организациями Е.В. Кратов пришел к следующим выводам: «...Идеология религиозно-политического экстремизма (джихадизма) сводится к следующим положениям:

1. Современное общество находится в состоянии дахилии - доисламского невежества.

2. Необходимо восстановить ислам в том виде, в котором он существовал при Пророке Мухаммеде, т.е. восстановить строгое единобожие...

3. Ислам - единственная истинная религия. Иудаизм, христианство и другие религии не только ошибочны, но и агрессивны по отношению к мусульманам...

4. В таких условиях сегодня у истинных мусульман есть все основания ненавидеть тех, кто угрожает исламу. Единственный выход - это объявление джихада - священной войны против неверных. Война эта обязательна для каждого мусульманина. Только тот, кто встал на путь джихада, может считаться мусульманином, остальные являются кяфырами, против которых также должен быть направлен джихад.

5. Цель джихада - уничтожение и покорение кяфыров и вос­становление мировой исламской державы.

6. Так как джихад санкционирован Аллахом, в его проведе­нии допустимы любые средства, включая террор, который объявляется фарзом (разрешенным исламом действием) для каждого мусульманина.

7. Участие в джихаде принесет мусульманину прощение Ал­лахом всех грехов и "гарантированное" попадание в рай. Напротив, отказ от джихада является тяжким грехом».

Разумеется, попытки реализовать подобные планы могут лишь еще больше ухудшить положение мира ислама, но это, однако, не уменьшает числа фанатичных сторонников «всемирного халифата», ибо положение в настоящее время таково, что для многих мусульман предпочтительнее оказывается ужасный конец, чем ужас без конца. Нынешним мусульманским элитам фактически не­его противопоставить исламскому радикализму в идейной сфере: на протяжении XX в. продемонстрировали свою полную несостоятельность все альтернативные исламизму идейно-политические проекты модернизации исламского мира - от марксизма-ленинизма до либеральной демократии. Дело зашло так далеко, что руководители исламских государств, которые обычно любят поговорить на тему «ислам и терроризм не имеют ничего общего», вынуждены реагировать на сложившуюся ситуацию. В декларации, принятой на чрезвычайном саммите ОИК, состоявшемся в Мекке в конце 2005 г., указывалось на необходимость предпринять «решительные действия в борьбе с отклонениями в исламе, поскольку они оправдывают терроризм».

Таким образом, вызов исламского терроризма - это, прежде всего, идеологический вызов. Именно идеология радикального исламизма является той средой, в которой функционируют международные террористические организации джихадистов. И с этой точки зрения важнейшей задачей представляется поиск идеологического ответа радикальному исламу. Нам представляется, что опыт России мог бы тут оказаться очень полезным по двум причинам.

Во-первых, именно Россия была одной из первых (если не первой!) стран в мире, столкнувшихся еще в XIX в. с вызовом политического терроризма. Хотя после 1 марта 1881 г. «Народная во­ля» была разгромлена, а некогда грозная организация распалась на несколько мелких кружков и групп, не опасных правительству, террор в России не прекратился, ибо каждое новое поколение ин­теллигенции считало своим долгом подарить России новых «геро­ев». Вслед за Перовской и Желябовым в 1887 г. последовали Генералов и Ульянов, в 1901 г. П. Карпович смертельно ранил министра народного просвещения Н. Боголепова, в 1902 г. эсер С. Балмашев застрелил министра внутренних дел Д. Сипягина, в 1904 г. эсером Е. Созоновым был убит министр внутренних дел В. фон Плеве и 4 февраля 1905 г. великий князь Сергей Александрович погиб от бомбы, брошенной И. Каляевым. Особенного размаха террор дос­тиг в ходе революции 1905-1907 гг. Вот что пишет о разгуле тер­рора в годы первой русской революции российский исследователь О. Будницкий: «Особый размах эсеровский террор приобрел в пе­риод революции 1905-1907 гг. Кроме Боевой организации, в стране действовали летучие боевые отряды, подчинявшиеся областным партийным комитетам, а также местные боевые дружины. Всего за 1901-1911 гг. эсеровскими боевиками было совершено 263 террористических акта. Их жертвами стали 2 министра, 33 генерал-губернатора, губернатора и вице-губернатора, 16 градоначальников, начальников окружных отделений, полицмейстеров, прокуроров, их помощников, начальников сыскных отделений, 7 генералов и адмиралов, 15 полковников, 8 присяжных поверенных, 26 агентов полиции и провокаторов... Значительная часть жертв террористических актов начала века приходится и на долю различных анархи­стских групп, которые выступали против "непосредственных экс­плуататоров", используя терроризм в качестве "пропаганды действием". Так, группы "безмотивных террористов" считали ос­новной целью своей деятельности организацию антибуржуазного террора; принадлежность к классу "паразитов-эксплуататоров" считалась достаточным основанием для смертного приговора... В годы первой русской революции действовали и правые террористы, которые организовали убийства депутатов Государственной Думы М.Я. Герценштейна, Г.Б. Иоллоса и покушение на бывшего пре­мьер-министра СЮ. Витте. Всего за этот период террористами было убито и ранено около 4,5 тыс. государственных служащих различного уровня. "Попутно" было лишено жизни 2180 и ранено 2530 частных лиц. В общей сложности в 1901-1911 гг. жертвами террористических актов стали около 17 тыс. человек». Опасен, однако, был не террор сам по себе, а его последствия: расшатывались государственные и общественные устои, высвобождались, казалось, давно уже преодоленные атавистические инстинкты. Патри­архальная (на 90%) народная масса не менее интеллигенции исступленно вожделела возврата к нерасчлененному социальному абсолюту, каждодневно разрушаемому в пореформенной России. Интеллигенция не только давала массам понятное им объяснение происходящего (в виде «марксизма», который Россия как раз к этому времени «выстрадала»); своими действиями интеллигентные террористы демонстрировали слабость и податливость государства и общества. Казалось, остановить это «красное колесо» невозможно: Россия погружалась в хаос и новую Смуту. И все же после 1907 г. количество терактов и других противоправных действий резко пошло на убыль. В чем же причина этой (пусть временной) победы над терроризмом?

С одной стороны, нельзя не признать повышения эффективности деятельности царской политической полиции - Охранного отделения департамента полиции Министерства внутренних дел. В своей борьбе с терроризмом и революционной деятельностью царская «охранка» сделала ставку на вербовку агентуры и внедрение провокаторов, и эта тактика принесла свои плоды. Были завербованы руководитель боевой организации эсеров Е. Азеф, член ЦК РСДРП (б) Р. Малиновский, редактор большевистской «Правды» М. Черномазов и др. В то же время не следует забывать о том, что многие провокаторы «охранки» оказались людьми совершенно неуправляемыми, обманывавшими и своих хозяев в полиции, и своих товарищей-революционеров. С другой стороны, быстрые социаль­но-экономические и политические перемены, происходившие в России после революции 1905-1907 гг., всемерно способствовали спаду революции и прекращению террористической деятельности.

Вновь обратимся к Г. Федотову: «...Интеллигенцию разлагала ее удача. После 17 октября 1905 г. (в этот день был издан Мани­фест Николая II о даровании населению России основных политических прав и свобод. - Авт.) перед ней уже не стояло мрачной твердыни самодержавия. Старый режим треснул, но вместе с ним и интегральная идея освобождения. За что бороться: за ответствен­ное министерство? За всеобщее избирательное право? За эти вещи не умирают. Государственная Дума пародировала парламентаризм и отбивала - и морально, и эстетически - вкус к политике. И цар­ская, и оппозиционная Россия тонула в грязи коррупции и пошлости. Это была смерть политического идеализма. И в те же са­мые годы мощно росла буржуазная Россия, строилась, развивала хозяйственные силы и вовлекала интеллигенцию в рациональное и европейское, и в то же время национальное и почвенное дело строительства новой России. Буржуазия крепла и давала кров и приют мощной русской культуре... За восемь лет, протекших меж­ду 1906 и 1914 гг., интеллигенция растаяла почти бесследно... Молодежь схлынула, вербующая сила ее идеи ничтожна». И дейст­вительно, небывало мощный экономический подъем предвоенных лет (среднегодовой темп экономического роста в России в 1909— 1914 гг. - 10,5%), рост образования и культуры в стране - все это давало образованной русской молодежи новые поприща для конст­руктивной, созидательной деятельности. Хотя Третьеиюньский режим, установившийся в России после 3 июня 1907 г., не был в полном смысле этого слова конституционным, тем не менее, это был огромный шаг вперед по сравнению со средневековой самодержавной монархией, существовавшей в России до 1905 г. В условиях Третьеиюньской монархии в стране быстрыми темпами развивалось зрелое гражданское общество со всеми присущими ему атрибутами: политическими партиями (от черносотенцев до большевиков), общественными организациями, профсоюзами, крестьянскими кооперативами и местными органами самоуправления.

Весь этот мощный подъем был, однако, прерван после начала мировой войны. Тем не менее исторический опыт России в 1908-1914 гг. продемонстрировал, что терроризм не является непобедимым монстром; с ним можно и нужно бороться. Для этого необходимо обратить самое пристальное внимание на положение элит в переходных обществах (в настоящее время - прежде всего, в исламских обществах). Исторический опыт России и других «догоняющих» стран свидетельствует, что ситуация, когда часть элиты ощущает себя чуждой и ненужной своей стране и, как следствие, маргинализуется и оказывается на обочине жизни, может иметь самые серьезные негативные последствия для международного сообщества. Работа с интеллигенцией исламских стран - вот, на наш взгляд, ключ к решению проблемы терроризма. Далеко не все проблемы здесь можно решить лишь за счет банального подкупа. Гораздо большее значение имело бы вовлечение этой интеллигенции (в том числе и духовенства) в работу по созданию и развитию институтов современного гражданского общества в своих странах, таких как органы местного самоуправления, независимая печать, общественные организации и политические партии. Интеллигенция не сеет и не пашет, она производит «смыслы». Необходимо умело и осторожно направлять эту духовную работу в конструктивном направлении, с тем чтобы вывести образованную молодежь «третьего мира» вообще и исламского мира в частности из-под влияния политических и религиозных экстремистов.

Во-вторых, именно Россия является ярким примером не только мирного сожительства мусульман с представителями иных цивилизаций, но и успешной интеграции мусульманских сообществ в индустриальную и постиндустриальную цивилизацию. Татарстан и Башкортостан, республики в составе РФ с преимущест­венно мусульманским населением, относятся к числу наиболее промышленно развитых регионов России. И это обстоятельство не может не сказываться на отношении тамошних мусульман к тем идеологическим проблемам, которые волнуют исламский мир. Как сказал политический советник президента Республики Татарстан Р. Хакимов, «...исламский мир сильно отстал от Запада и во многом живет воспоминаниями о былом величии, подчеркивая преимуще­ства ислама в сфере морали. Действительно, в исламском мире и среди мусульман нет таких бед современного западного общества, как алкоголизм, наркомания, проституция. Но это не единственный критерий, по которому следует оценивать состояние общества. В исламском мире не производят самолеты, вертолеты, автомобили, нет современных технологий, не делаются фундаментальные открытия... без свободной развитой личности невозможно делать научные открытия и разрабатывать современные технологии, а это требует либерального общества, в котором неизбежно возникает ряд социальных проблем. К истинной вере нельзя прийти без сво­боды выбора, а это требует свободного общества... Мы живем в светском государстве, окруженные православным миром, и при этом занимаемся не только добычей и продажей нефти, но и производством высокотехнологичной продукции. Мы хотим стать конкурентоспособными, и в этом исламский мир плохой помощник - он не может предложить модель развитого общества... Поэтому Татарстан не может там найти для себя образцы для поведения, мы вынуждены искать собственный путь развития. Наши главные конкуренты в Европе, поэтому мы изучаем западный опыт. Наш ислам - это евроислам, хотим мы того или нет».

Россия могла бы поддержать эту своевременную инициативу и помочь мусульманам (российским, и не только) направить их духовные искания в правильное русло. Именно судьба российских мусульман должна продемонстрировать, что будущее ислама - в XXI, а не в VII веке.

П. Золотарев, публицист

«Россия в борьбе с международным терроризмом: Границы повышения позитивного образа страны», М., 2008 г., с. 99-114.

“Россия и мусульманский мир”.-2009.-№7.-C.155-176.

 

Tweet